Высоцкий колите сукины сыны
Исполнитель: Владимир Высоцкий
Продолжительность: 05:07
Размер: 5.86 МБ
Качество: 192 kbit/sec
Формат: mp3
Текст песни “Владимир Высоцкий — Допрос”
Я был и слаб и уязвим,
Дрожал всем существом своим,
Кровоточил своим больным
Истерзанным нутром,-
И, словно в пошлом попурри,
Огромный лоб возник в двери
И озарился изнутри
Здоровым недобром.
Но властно дернулась рука:
“Лежать лицом к стене!” –
И вот мне стали мять бока
На липком топчане.
А самый главный – сел за стол,
Вздохнул осатанело
И что-то на меня завел,
Похожее на “дело”.
Вот в пальцах цепких и худых
Смешно задергался кадык,
Нажали в пах, потом – под дых,
На печень-бедолагу.
Когда давили под ребро –
Как екало мое нутро!
И кровью харкало перо
В невинную бумагу.
В полубреду, в полупылу
Разделся донага,-
В углу готовила иглу
Нестарая карга,-
И от корней волос до пят
По телу ужас плелся:
А вдруг уколом усыпят,
Чтоб сонный раскололся?!
Он, потрудясь над животом,
Сдавил мне череп, а потом
Предплечья мне стянул жгутом
И крови ток прервал.
Я, было, взвизгнул, но замолк,-
Сухие губы на замок,-
А он кряхтел, кривился, мок,
Писал и ликовал.
Он в раж вошел – знакомый раж,-
Но я как заору:
“Чего строчишь? А ну, покажь
Секретную муру!..”
Подручный – бывший психопат –
Связал мои запястья,-
Тускнели, выложившись в ряд,
Орудия пристрастья.
Я терт и бит, и нравом крут,
Могу – вразнос, могу – враскрут,-
Но тут смирят, но тут уймут –
Я никну и скучаю.
Лежу я, голый как сокол,
А главный – шмыг да шмыг за стол –
Все что-то пишет в протокол,
Хоть я не отвечаю.
Нет, надо силы поберечь,
А то ослаб, устал,-
Ведь скоро пятки будут жечь,
Чтоб я захохотал,
Держусь на нерве, начеку,
Но чувствую отвратно,-
Мне в горло сунули кишку –
Я выплюнул обратно.
Я взят в тиски, я в клещи взят –
По мне елозят, егозят,
Все вызвать, выведать хотят,
Все пробуют на ощупь.
Тут не пройдут и пять минут,
Как душу вынут, изомнут,
Всю испоганят, изорвут,
Ужмут и прополощут.
“Дыши, дыши поглубже ртом!
Да выдохни, – умрешь!”
“У вас тут выдохни – потом
Навряд ли и вздохнешь!”
Во весь свой пересохший рот
Я скалюсь: “Ну, порядки!
Со мною номер не пройдет,
Товарищи-ребятки!”
Убрали свет и дали газ,
Доска какая-то зажглась,-
И гноем брызнуло из глаз,
И булькнула трахея.
И он зверел, входил в экстаз,
Приволокли зачем-то таз…
Я видел это как-то раз –
Фильм в качестве трофея.
Ко мне заходят со спины
И делают укол…
“Колите, сукины сыны,
Но дайте протокол!”
Я даже на колени встал,
Я к тазу лбом прижался;
Я требовал и угрожал,
Молил и унижался.
Но туже затянули жгут,
Вон вижу я – спиртовку жгут,
Все рыжую чертовку ждут
С волосяным кнутом.
Где-где, а тут свое возьмут!
А я гадаю, старый шут:
Когда же раскаленный прут –
Сейчас или потом?
Шабаш калился и лысел,
Пот лился горячо,-
Раздался звон – и ворон сел
На белое плечо.
И ворон крикнул: “Nеvеrмоrе!” –
Проворен он и прыток,-
Напоминает: прямо в морг
Выходит зал для пыток.
Я слабо поднимаю хвост,
Хотя для них я глуп и прост:
“Эй! За пристрастный ваш допрос
Придется отвечать!
Вы, как вас там по именам,-
Вернулись к старым временам!
Но протокол допроса нам
Обязаны давать!”
И я через плечо кошу
На писанину ту:
“Я это вам не подпишу,
Покуда не прочту!”
Мне чья-то желтая спина
Ответила бесстрастно:
“А ваша подпись не нужна –
Нам без нее все ясно”.
“Сестренка, милая, не трусь –
Я не смолчу, я не утрусь,
От протокола отопрусь
При встрече с адвокатом!
Я ничего им не сказал,
Ни на кого не показал,-
Скажите всем, кого я знал:
Я им остался братом!”
Он молвил, подведя черту:
“Читай, мол, и остынь!”
Я впился в писанину ту,
А
Источник
Я был и слаб и уязвим,
Дрожал всем существом своим,
Кровоточил своим больным
Истерзанным нутром, –
И, словно в пошлом попурри,
Огромный лоб возник в двери
И озарился изнутри
Здоровым недобром.
И властно дернулась рука:
“Лежать лицом к стене!” –
И вот мне стали мять бока
На липком топчане.
А самый главный – сел за стол,
Вздохнул осатанело
И что-то на меня завел,
Похожее на “дело”.
Вот в пальцах цепких и худых
Смешно задергался кадык,
Нажали в пах, потом – под дых,
На печень-бедолагу, –
Когда давили под ребро –
Как екнуло мое нутро!
И кровью харкало перо
В невинную бумагу.
В полубреду, в полупылу
Разделся донага, –
В углу готовила иглу
Нестарая карга, –
И от корней волос до пят
По телу ужас плелся:
А вдруг уколом усыпят,
Чтоб сонный раскололся?!
Он, потрудясь над животом,
Сдавил мне череп, а потом
Предплечья мне стянул жгутом
И крови ток прервал, –
Я, было, взвизгнул, но замолк, –
Сухие губы на замок, –
А он кряхтел, кривился, мок,
Писал и ликовал.
Он в раж вошел – знакомый раж, –
Но я как заору:
“Чего строчишь? А ну, покажь
Секретную муру!..”
Подручный – бывший психопат –
Связал мои запястья, –
Тускнели, выложившись в ряд,
Орудия пристрастья.
Я терт и бит, и нравом крут,
Могу – вразнос, могу – враскрут, –
Но тут смирят, но тут уймут –
Я никну и скучаю.
Лежу я, голый как сокол,
А главный – шмыг да шмыг за стол –
Все что-то пишет в протокол,
Хоть я не отвечаю.
Нет, надо силы поберечь,
А то уже устал, –
Ведь скоро пятки будут жечь,
Чтоб я захохотал,
Держусь на нерве, начеку,
Но чувствую отвратно, –
Мне в горло сунули кишку –
Я выплюнул обратно.
Я взят в тиски, я в клещи взят –
По мне елозят, егозят,
Все вызвать, выведать хотят,
Все пробуют на ощупь, –
Тут не пройдут и пять минут,
Как душу вынут, изомнут,
Всю испоганят, изорвут,
Ужмут и прополощут.
“Дыши, дыши поглубже ртом!
Да выдохни, – умрешь!”
“У вас тут выдохни – потом
Навряд ли и вздохнешь!”
Во весь свой пересохший рот
Я скалюсь: “Ну, порядки!
У вас, ребятки, не пройдет
Играть со мною в прятки!”
Убрали свет и дали газ,
Доска какая-то зажглась, –
И гноем брызнуло из глаз,
И булькнула трахея.
Он стервенел, входил в экстаз,
Приволокли зачем-то таз…
Я видел это как-то раз –
Фильм в качестве трофея.
Ко мне заходят со спины
И делают укол…
“Колите, сукины сыны,
Но дайте протокол!”
Я даже на колени встал,
Я к тазу лбом прижался;
Я требовал и угрожал,
Молил и унижался.
Но туже затянули жгут,
Вон вижу я – спиртовку жгут,
Все рыжую чертовку ждут
С волосяным кнутом.
Где-где, а тут свое возьмут!
А я гадаю, старый шут:
Когда же раскаленный прут –
Сейчас или потом?
Шабаш калился и лысел,
Пот лился горячо, –
Раздался звон – и ворон сел
На белое плечо.
И ворон крикнул: “Nеvеrмоrе!” –
Проворен он и прыток, –
Напоминает: прямо в морг
Выходит зал для пыток.
Я слабо поднимаю хвост,
Хотя для них я глуп и прост:
“Эй! За пристрастный ваш допрос
Придется отвечать!
Вы, как вас там по именам, –
Вернулись к старым временам!
Но протокол допроса нам
Обязаны давать!”
И я через плечо кошу
На писанину ту:
“Я это вам не подпишу,
Покуда не прочту!”
Мне чья-то желтая спина
Ответила бесстрастно:
“А ваша подпись не нужна –
Нам без нее все ясно”.
“Сестренка, милая, не трусь –
Я не смолчу, я не утрусь,
От протокола отопрусь
При встрече с адвокатом!
Я ничего им не сказал,
Ни на кого не показал, –
Скажите всем, кого я знал:
Я им остался братом!”
Он молвил, подведя черту:
“Читай, мол, и остынь!”
Я впился в писанину ту,
А там – одна латынь…
В глазах – круги, в мозгу – нули, –
Проклятый страх, исчезни:
Они же просто завели
Историю болезни!
1975-1976
II. Никакой ошибки
На стене висели в рамках бородатые мужчины –
Все в очечках на цепочках, по-народному – в пенсне, –
Все они открыли что-то, все придумали вакцины,
Так что если я не умер – это все по их вине.
Мне сказали: “Вы больны”, –
И меня заколотило,
Но сердечное светило
Ухмыльнулось со стены, –
Здесь не камера – палата,
Здесь не нары, а скамья,
Не подследственный, ребята,
А исследуемый я!
И хотя я весь в недугах, мне не страшно почему-то, –
Подмахну давай, не глядя, медицинский протокол!
Мне приятен Склифосовский, основатель института,
Мне знаком товарищ Боткин – он желтуху изобрел.
В положении моем
Лишь чудак права качает:
Доктор, если осерчает,
Так упрячет в “желтый дом”.
Все зависит в этом доме оном
От тебя от самого:
Хочешь – можешь стать Буденным,
Хочешь – лошадью его!
У меня мозги за разум не заходят – верьте слову –
Задаю вопрос с намеком, то есть лезу на скандал:
“Если б Кащенко, к примеру, лег лечиться к Пирогову –
Пирогов бы без причины резать Кащенку не стал…”
Доктор мой не лыком шит –
Он хитер и осторожен.
“Да, вы правы, но возможен
Ход обратный”, – говорит.
Вот палата на пять коек,
Вот профессор входит в дверь –
Тычет пальцем: “Параноик”, –
И поди его проверь!
Хорошо, что вас, светила, всех повесили на стенку –
Я за вами, дорогие, как за каменной стеной,
На Вишневского надеюсь, уповаю на Бурденку, –
Подтвердят, что не душевно, а духовно я больной!
Род мой крепкий – весь в меня, –
Правда, прадед был незрячий;
Шурин мой – белогорячий,
Но ведь шурин – не родня!
“Доктор, мы здесь с глазу на глаз –
Отвечай же мне, будь скор:
Или будет мне диагноз,
Или будет – приговор?”
И врачи, и санитары, и светила все смутились,
Заоконное светило закатилось за спиной,
И очечки на цепочке как бы влагою покрылись,
У отца желтухи щечки вдруг покрылись белизной.
И нависло острие,
И поежилась бумага, –
Доктор действовал во благо,
Жалко – благо не мое, –
Но не лист перо стальное –
Грудь проткнуло, как стилет:
Мой диагноз – паранойя,
Это значит – пара лет!
1976
III. История болезни
Вдруг словно канули во мрак
Портреты и врачи,
Жар от меня струился как
От доменной печи.
Я злую ловкость ощутил –
Пошел как на таран, –
И фельдшер еле защитил
Рентгеновский экран.
И – горлом кровь, и не уймешь –
Залью хоть всю Россию, –
И – крик: “На стол его, под нож!
Наркоз! Анестезию!”
Мне обложили шею льдом –
Спешат, рубаху рвут, –
Я ухмыляюсь красным ртом,
Как на манеже шут.
Я сам себе кричу: “Трави! –
И напрягаю грудь. –
В твоей запекшейся крови
Увязнет кто-нибудь!”
Я б мог, когда б не глаз да глаз,
Всю землю окровавить, –
Жаль, что успели медный таз
Не вовремя подставить!
Уже я свой не слышу крик,
Не узнаю сестру, –
Вот сладкий газ в меня проник,
Как водка поутру.
Цветастый саван скрыл и зал
И лица докторов, –
Но я им все же доказал,
Что умственно здоров!
Слабею, дергаюсь и вновь
Травлю, – но иглы вводят
И льют искусственную кровь –
Та горлом не выходит.
“Хирург, пока не взял наркоз,
Ты голову нагни, –
Я важных слов не произнес –
Послушай, вот они.
Взрезайте с богом, помолясь,
Тем более бойчей,
Что эти строки не про вас,
А про других врачей!..
Я лег на сгибе бытия,
На полдороге к бездне, –
И вся история моя –
История болезни.
Я был здоров – здоров как бык,
Как целых два быка, –
Любому встречному в час пик
Я мог намять бока.
Идешь, бывало, и поешь,
Общаешься с людьми,
И вдруг – на стол его, под нож, –
Допелся, черт возьми!..”
“Не огорчайтесь, милый друг, –
Врач стал чуть-чуть любезней, –
Почти у всех людей вокруг
Истории болезней”.
Все человечество давно
Хронически больно –
Со дня творения оно
Болеть обречено.
Сам первый человек хандрил –
Он только это скрыл, –
Да и создатель болен был,
Когда наш мир творил.
Вы огорчаться не должны –
Для вас покой полезней, –
Ведь вся история страны –
История болезни.
У человечества всего –
То колики, то рези, –
И вся история его –
История болезни.
Живет больное все бодрей,
Все злей и бесполезней –
И наслаждается своей
Историей болезни.
Источник
Я был и слаб, и уязвим, дрожал всем существом своим,
Кровоточил своим больным, истерзанным нутром.
И, словно в пошлом пупыри, огромный лоб возник в двери
И озарился изнутри огромным недобром.
Но властно дернулась рука: «Лежать, лицом к стене!»
И вот мне стали мять бока на липком топчане.
А самый главный сел за стол, вздохнул осатанело                                    2 раза
И что-то на меня завел, похожее на дело.                 /
Вот в пальцах цепких и худых смешно задергался кадык,
Нажали в пах, потом под дых, на печень-бедолагу.
Когда давили под ребро, как йокало мое нутро,
И кровью харкало перо в невинную бумагу.
В полубреду, в полупылу разделся до нага,
В углу готовила иглу не старая карга.
И от корней волос до пят по телу ужас плелся:
«А, вдруг, уколом усыпят, чтоб, сонный, раскололся?»
Он, потрудясь над животом, сдавил мне череп, а потом
Предплечье мне стянул жгутом и крови ток прервал.
Я, было, взвизгнул, но замолк, сухие губы на замок,
А он кряхтел, кривился, мок, писал и ликовал.
Он в раж вошел, знакомый раж, но я как заору:
«Чего строчишь?! А ну покаж секретную муру».
Подручный, бывший психопат, вязал мои запястья,
Тускнели, выложившись в ряд, орудия пристрастья.
Я терт и бит, и нравом крут, могу в разнос, могу в раскрут,
Но тут смирят, но тут уймут, я никну и скучаю.
Лежу я голый, как сокол, а главный шмыг, да шмыг за стол,
Все что-то пишет протокол, хоть я не отвечаю.
Нет, надо силы поберечь, а то ослаб, устал.
Ведь скоро пятки станут жечь, чтоб я захохотал.
Держусь на нерве, на чеку, но чувствую – отвратно,
Мне в горло всунули кишку, я выплюнул обратно.
Я взят в тиски, я в клещи взят, по мне елозят, егозят,
Все вызнать, выведать хотят, все пробует на ощупь.
Тут не пройдут и пять минут, как душу вынут и замнут,
Всю испоганят, изомнут, ужмут и прополощут.
«Дыши, дыши открытым ртом. Да выдохни – умрешь».
«У вас тут выдохни, потом на вряд ли и вздохнешь».
Во весь свой пересохший рот я скалюсь: «Ну, порядки!
Со мною номер не пройдет, товарищи-ребятки».
Убрали свет и дали газ, доска какая-то зажглась,
И гноем брызнуло из глаз, и булькнула трахея.
И он зверел, входил в экстаз, приволокли зачем-то таз,
Я видел это как-то раз, фильм «В качестве трофея».
Ко мне заходят со спины и делают укол.
«Колите, сукины сыны, но дайте протокол!»
Я даже на колени встал, я к тазу лбом прижался,
Я требовал и угрожал, молил и унижался.
Но туже затянули жгут, вон, вижу я, спиртовку жгут,
Все рыжую чертовку ждут с волосяным кнутом.
Где-где, а тут свое возьмут, а я гадаю, старый шут –
Когда же раскаленный прут, сейчас или потом?
Шабаш калился и лысел, пот лился горячо!
Раздался звон, и ворон сел на белое плечо.
И ворон крикнул: «Never more!» – проворен он и прыток.
Напоминает прямо в морг выходит зал для пыток.
Я слабо подымаю хвост, хотя для них я глуп и прост:
«Эй, за пристрастный ваш допрос придется отвечать!
Вы, как вас там по именам, вернулись к старым временам,
Но протокол допроса нам обязаны давать».
И я через плечо кошу на писанину ту:
«Я это вам не подпишу, покуда не прочту!»
Мне чья-то желтая спина ответила бесстрастно:
«А ваша подпись не нужна, нам без нее все ясно».
Сестренка милая не трусь, я не смолчу, я не утрусь,
От протокола отопрусь при встрече с адвокатом.
Я ничего им не сказал, ни на кого не показал,
Скажите всем, кого я знал, – я им остался братом!
Он молвил, подведя черту, читай, мол, и остынь.
Я впился в писанину ту, а там одна латынь.
В глазах круги, в мозгу нули, проклятый страх – исчезни.
Они ведь просто завели историю болезни.
Другие песни Владимир Высоцкий:
- Осторожно! Гризли!
- От скучных шабашей
- Открытые двери больниц, жандармерий
- Она на двор – он со двора
- Передо мной любой факир – ну просто карлик
Все тексты Владимир Высоцкий
Источник
Я был и слаб и уязвим, дрожал всем существом своим,
Кровоточил своим больным истерзанным нутром, —
И, словно в пошлом попурри, огромный лоб возник в двери
И озарился изнутри здоровым недобром.
Я был и слаб и уязвим, дрожал всем существом своим,
Кровоточил своим больным истерзанным нутром, —
И, словно в пошлом попурри, огромный лоб возник в двери
И озарился изнутри здоровым недобром.
Но властно дернулась рука: «Лежать лицом к стене!» —
И вот мне стали мять бока на липком топчане.
А самый главный — сел за стол, вздохнул осатанело
И что-то на меня завел, похожее на «дело».
И что-то на меня завел, похожее на «дело».
Вот в пальцах цепких и худых смешно задергался кадык,
Нажали в пах, потом — под дых, на печень-бедолагу.
Когда давили под ребро — как екало мое нутро!
И кровью харкало перо в невинную бумагу.
В полубреду, в полупылу разделся донага, —
В углу готовила иглу нестарая карга, —
И от корней волос до пят по телу ужас плелся:
А вдруг уколом усыпят, чтоб сонный раскололся?!
А вдруг уколом усыпят, чтоб сонный раскололся?!
Он, потрудясь над животом, сдавил мне череп, а потом
Предплечья мне стянул жгутом и крови ток прервал.
Я, было, взвизгнул, но замолк, — сухие губы на замок, —
А он кряхтел, кривился, мок, писал и ликовал.
Он в раж вошел — знакомый раж, — но я как заору:
«Чего строчишь? А ну, покажь секретную муру!..»
Подручный — бывший психопат — связал мои запястья, —
Тускнели, выложившись в ряд, орудия пристрастья.
Тускнели, выложившись в ряд, орудия пристрастья.
Я терт и бит, и нравом крут, могу — вразнос, могу — враскрут, —
Но тут смирят, но тут уймут — я никну и скучаю.
Лежу я, голый как сокол, а главный — шмыг да шмыг за стол —
Все что-то пишет в протокол, хоть я не отвечаю.
Нет, надо силы поберечь, а то ослаб, устал, —
Ведь скоро пятки станут жечь, чтоб я захохотал,
Держусь на нерве, начеку, но чувствую отвратно, —
Мне в горло сунули кишку — я выплюнул обратно.
Мне в горло сунули кишку — я выплюнул обратно.
Я взят в тиски, я в клещи взят — по мне елозят, егозят,
Все вызвать, выведать хотят, все пробуют на ощупь.
Тут не пройдут и пять минут, как душу вынут, изомнут,
Всю испоганят, изорвут, ужмут и прополощут.
«Дыши, дыши поглубже ртом! Да выдохни, — умрешь!»
«У вас тут выдохни — потом навряд ли и вздохнешь!»
Во весь свой пересохший рот я скалюсь: «Ну, порядки!
Со мною номер не пройдет, товарищи-ребятки!»
Со мною номер не пройдет, товарищи-ребятки!”
Убрали свет и дали газ, доска какая-то зажглась, —
И гноем брызнуло из глаз, и булькнула трахея.
И он зверел, входил в экстаз, приволокли зачем-то таз…
Я видел это как-то раз — фильм в качестве трофея.
Ко мне заходят со спины и делают укол…
«Колите, сукины сыны, но дайте протокол!»
Я даже на колени встал, я к тазу лбом прижался;
Я требовал и угрожал, молил и унижался.
Я требовал и угрожал, молил и унижался.
Но туже затянули жгут, вон вижу я — спиртовку жгут,
Все рыжую чертовку ждут с волосяным кнутом.
Где-где, а тут свое возьмут! А я гадаю, старый шут:
Когда же раскаленный прут — сейчас или потом?
Шабаш калился и лысел, пот лился горячо, —
Раздался звон — и ворон сел на белое плечо.
И ворон крикнул: «Nеvеrмоrе!» — проворен он и прыток, —
Напоминает: прямо в морг выходит зал для пыток.
Напоминает: прямо в морг выходит зал для пыток.
Я слабо поднимаю хвост, хотя для них я глуп и прост:
«Эй! За пристрастный ваш допрос придется отвечать!
Вы, как вас там по именам, — вернулись к старым временам!
Но протокол допроса нам обязаны давать!»
И я через плечо кошу на писанину ту:
«Я это вам не подпишу, покуда не прочту!»
Мне чья-то желтая спина ответила бесстрастно:
«А ваша подпись не нужна — нам без нее все ясно».
«А ваша подпись не нужна — нам без нее все ясно».
«Сестренка, милая, не трусь — я не смолчу, я не утрусь,
От протокола отопрусь при встрече с адвокатом!
Я ничего им не сказал, ни на кого не показал, —
Скажите всем, кого я знал: я им остался братом!»
Он молвил, подведя черту: «Читай, мол, и остынь!»
Я впился в писанину ту, а там — одна латынь…
В глазах — круги, в мозгу — нули, — проклятый страх, исчезни:
Они же просто завели историю болезни!
Они же просто завели историю болезни!
Не удалось перевести песню.
Попробуйте ещё раз позже
Источник